Райтер-изврайтер
Свадьба
После хорошего армянского коньяка ссориться как-то глупо, а тут именно с коньяка и началось. Хотя и свинство хаять коньяк того, кто на этот самый коньяк позвал, да только зацепились языками, и понеслась кривая по колдобинам.
— Французский коньяк лучше!
— Ваши французы только парфюмированную водяру делать горазды, морилкой подкрашенную. Армянский коньяк!
Обижался Сашка за свой коньяк, потому что он его искал, доставал. Выпробовывал — чуть не спился, как сам шутил. А Михалыч буркнул:
— Арманьяк, — и лимончиком закусил.
читать дальше— Знаете что, — Сашка от обиды даже от стола отодвинулся, — вы совсем с ума посходили. Коньяк вам надо французский, ай-под вам уже старомоден, обязательно ай-голо подавай, чтобы в воздухе этот глюк разноцветный торчал вместо нормальной сенсорной панели. Это как раньше детей крестили, потом звездили по-коммунистически, потом снова крестить начали, а теперь вы их высепуливаете. Кубарем живёте!
Мужики, конечно, коньяк по-свински обхаяли, но пили, потому как если Сашка заведётся, он не остановится, а так может выговорится. А он и выговаривался — сразу видно, что наболело, а коньяк только поводом был.
— Как стадо обезьян! Чем было плохо венчание? Венчались в церкви, красиво, со смыслом. Ну ладно, потом были... чёрт, забыл.
— ЗАГСы, — напомнил Михалыч и снова коньяк разлил и лимончика подрезал.
— Верно. ЗАГСы! не знаю, какой там был смысл, но у меня дед с бабкой всю жизнь вместе прожили после этого ЗАГСа. Потом опять все кинулись венчаться, и как бы правильно, к истокам вернулись. А теперь что? Теперь, как дурак, регистрируй намерение, потом топай в сепулькарий, стой там...
— Слушай, Саш, ну брось, я что, плохо живу? — обиделся Михалыч, — мы с женой после сепулькария... Да и дочка у меня что, хуже других, что ли? Да ты ж сам у нас на свадьбе был!
— Был, — Саша выпил коньяк залпом и скривился, — ты мне скажи, Михалыч, что хорошего? Придумали обрядность, монстро-церковность. И назвали же — сепулькарий. Стоять, ждать, пока пройдёт массовое сепуление, потом ждать, какую тебе сепульку выкинет, а если не выкинет, так ходи, покупай с подсвистом, с подкрутом, с поддёргом? А у кого больше пяти детей, так те работают родителями — государство обеспечивает и всячески опекает, надо же, пятерых детей умудрились, как будто тут есть какая-то премудрость!
— Знаешь что, Александр, — Михалыч встал, — ты завязывай с коньяком.
и пошёл к дверям. За ручку взялся, обернулся и тихо так добавил:
— У меня Машка родилась только после сепульки с поддёргом. А ты дурак молодой. Вот твоя ненаглядная захочет ребёнка, а сепулька-то и не выпадет, и будешь ты... тьфу, что б я хоть раз ещё к тебе пришёл, чистоплюй крещенский.
И вышел, и дверью хлопнул.
* * *
— Лида, а Лида...
Саша вздохнул, даже не зная, как сказать, но девушка заторопилась, улыбнулась, быстро погладила по плечу.
— Не волнуйся, Саш, я родителей почти уговорила, они, конечно, хотят внуков, но если хочешь венчаться, давай просто обвенчаемся. Жили ведь раньше, и ничего, хорошо жили. А что они внуков хотят — ну так живут же без детей, ничего.
А сама смотрела жалобно, отворачивалась. И когда вот так смотрела в сторону, было видно, что из причёски выбилась короткая пушистая прядка, щекочет родинку на нежной девичьей шее. А поворачивается — губы дрожат, мягкие, ребячьи какие-то.
— Не плачь, хорошо? Только не плачь. Давай обвенчаемся.
Прижал к себе, обнял, дышал куда-то в шею и ловил губами эту пушистую прядку за ухом. А потом добавил:
— Знаешь, когда-то расписывались в ЗАГСе... а потом шли в церковь, и венчались.
— Опять ты про свои «загсы».
— А мы обвенчаемся, а потом...
— А потом в сепулькарий?!
Нет сил, когда смотрит с надеждой, как будто уже услышала «да». И против воли рот открыл и сказал:
— Да.
И от сердца отлегло. Спрашивается, что спорил, доказывал? И не важно, кто прав: она, со своей наивной верой, что именно после сепуления семейная жизнь начинается, или он — с венчанием.
* * *
Венчание в церкви, свечи, торжественно-монотонная служба священника — как красочный спектакль из прошлого, реконструкция. Лида восторженно смотрела, как подносят венцы. Ждала, что на головы наденут, но только держали сверху. Наверное, потому и говорят, «пошла под венец»?
Когда вышли из церкви, молодая жена вздохнула и прошептала:
— Если не хочешь, то можно обойтись венчанием.
Саша оглядел залитый прозрачным золотым светом церковный дворик, на солнце прищурился, и повёл её к сепулькарию. Как раз шли туда парами, сепуление начиналось вот-вот.
Сравнивал Саша золотистый солнечный свет перед церковью с вот этим тяжёлым латунно-слюдяным отсветом, который лился из дверей сепулькария. Маслянистый какой-то свет, низко гудящий, ничего общего с лёгким пламенем свечей, как будто в сталелитейный цех заходишь. Лида сияла от радости, принимала поздравления, а Саша смотрел поверх голов в ту сторону, где с вибрирующим гулом разворачивается сепулькарий. По стенам — тяжёлые занавеси, изречения о счастье и обязанности продолжения рода.
Парами подходили посетители, вкладывали руки в ниши на золочёном боку сепулькария. Женщины или губу закусывали или вскрикивали тонко от укола, потом улыбались счастливо, мужчины сурово переносили пробу крови на чистоту генов. Сепулька выпадала не каждой паре. То муж уводил рыдающую жену, а то и порознь уходили — развод дело быстрое, на сепулении вскрывается несовместимость генов для рождения здорового ребёнка, и всё, уже не женаты. Если же паре выпадала сепулька, то счастливые шли, расписывались в безднослове, принимали поздравления, как будто уже были родителями.
Лида не вскрикивала, губу не кусала, укол перенесла легко. Саша поморщился — показалось, что сейчас не просто уколет, а откусит руку. Но стояли и ждали с надеждой, а сепульки не было.
— Ну вот, — Лида поникла, — опять.
— Опять? — Сашка растерялся, смотрел на неё испуганно.
— Уже четвёртый раз, и ничего, — Лида топнула ногой, — я ребёнка хочу, понимаешь? Теперь что? Как в церкви разводятся?
— Никак, — Саша глупо улыбнулся, — венчание это на всю жизнь.
— Как это?
Улыбнулась недоверчиво, потом испугалась, заплакала.
— Лид... Не плачь, Лида. Я ж люблю тебя, а дети будут.
— Да не будут, не будут! Саша, ты мужчина, тебе не понять, не будет детей без сепульки!
— Ну, раньше-то как-то рожали.
— Дурак, — она развернулась круто и пошла к выходу. Притихшие гости стояли у дверей, смотрели сочувственно.
— Лида, постой. Почему дурак?
— Саша, ты мужчина, — она скривилась, — все женщины на сепулькарий молятся, и это не просто так. Да не поймёшь ты, не рожают без сепульки, понял?
— Саш, иди-ка, — Михалыч вышел из толпы гостей, сунул Лиде потрёпанный букет, — ты это... Про Институт Женской Генетики слышал? Не рожают теперь бабы, если церемония в сепулькарии вот так, как у тебя прошла. Ну, или как у меня. Но есть сепульки с подсвистом.
— Это стоит бешеных денег, — Лида уже не скрываясь плакала, от досады общипывая букет. Лепестки падали под ноги, их заносило в распахнутые двери сепулькария, как бабочек в костёр, — при рождении гены запирают, как на замок, чистоту крови берегут. Четвёртый раз, четвёртый! И всё зря.
— У меня есть деньги, — деревянным голосом проговорил Саша, — я машину продам если что. Лида, слышишь? Пусть с подсвистом, с подвывертом, с чем угодно... Ты слышишь?
Она бросила растерзанный букет на пол, провела по лицу рукой, размазывая слёзы — пальцы горько пахли раздавленными лепестками.
— Венчание — это на всю жизнь, да?
— Да. В богатстве и бедности, в болезни и здравии. Пусть с подсвистом.
После хорошего армянского коньяка ссориться как-то глупо, а тут именно с коньяка и началось. Хотя и свинство хаять коньяк того, кто на этот самый коньяк позвал, да только зацепились языками, и понеслась кривая по колдобинам.
— Французский коньяк лучше!
— Ваши французы только парфюмированную водяру делать горазды, морилкой подкрашенную. Армянский коньяк!
Обижался Сашка за свой коньяк, потому что он его искал, доставал. Выпробовывал — чуть не спился, как сам шутил. А Михалыч буркнул:
— Арманьяк, — и лимончиком закусил.
читать дальше— Знаете что, — Сашка от обиды даже от стола отодвинулся, — вы совсем с ума посходили. Коньяк вам надо французский, ай-под вам уже старомоден, обязательно ай-голо подавай, чтобы в воздухе этот глюк разноцветный торчал вместо нормальной сенсорной панели. Это как раньше детей крестили, потом звездили по-коммунистически, потом снова крестить начали, а теперь вы их высепуливаете. Кубарем живёте!
Мужики, конечно, коньяк по-свински обхаяли, но пили, потому как если Сашка заведётся, он не остановится, а так может выговорится. А он и выговаривался — сразу видно, что наболело, а коньяк только поводом был.
— Как стадо обезьян! Чем было плохо венчание? Венчались в церкви, красиво, со смыслом. Ну ладно, потом были... чёрт, забыл.
— ЗАГСы, — напомнил Михалыч и снова коньяк разлил и лимончика подрезал.
— Верно. ЗАГСы! не знаю, какой там был смысл, но у меня дед с бабкой всю жизнь вместе прожили после этого ЗАГСа. Потом опять все кинулись венчаться, и как бы правильно, к истокам вернулись. А теперь что? Теперь, как дурак, регистрируй намерение, потом топай в сепулькарий, стой там...
— Слушай, Саш, ну брось, я что, плохо живу? — обиделся Михалыч, — мы с женой после сепулькария... Да и дочка у меня что, хуже других, что ли? Да ты ж сам у нас на свадьбе был!
— Был, — Саша выпил коньяк залпом и скривился, — ты мне скажи, Михалыч, что хорошего? Придумали обрядность, монстро-церковность. И назвали же — сепулькарий. Стоять, ждать, пока пройдёт массовое сепуление, потом ждать, какую тебе сепульку выкинет, а если не выкинет, так ходи, покупай с подсвистом, с подкрутом, с поддёргом? А у кого больше пяти детей, так те работают родителями — государство обеспечивает и всячески опекает, надо же, пятерых детей умудрились, как будто тут есть какая-то премудрость!
— Знаешь что, Александр, — Михалыч встал, — ты завязывай с коньяком.
и пошёл к дверям. За ручку взялся, обернулся и тихо так добавил:
— У меня Машка родилась только после сепульки с поддёргом. А ты дурак молодой. Вот твоя ненаглядная захочет ребёнка, а сепулька-то и не выпадет, и будешь ты... тьфу, что б я хоть раз ещё к тебе пришёл, чистоплюй крещенский.
И вышел, и дверью хлопнул.
* * *
— Лида, а Лида...
Саша вздохнул, даже не зная, как сказать, но девушка заторопилась, улыбнулась, быстро погладила по плечу.
— Не волнуйся, Саш, я родителей почти уговорила, они, конечно, хотят внуков, но если хочешь венчаться, давай просто обвенчаемся. Жили ведь раньше, и ничего, хорошо жили. А что они внуков хотят — ну так живут же без детей, ничего.
А сама смотрела жалобно, отворачивалась. И когда вот так смотрела в сторону, было видно, что из причёски выбилась короткая пушистая прядка, щекочет родинку на нежной девичьей шее. А поворачивается — губы дрожат, мягкие, ребячьи какие-то.
— Не плачь, хорошо? Только не плачь. Давай обвенчаемся.
Прижал к себе, обнял, дышал куда-то в шею и ловил губами эту пушистую прядку за ухом. А потом добавил:
— Знаешь, когда-то расписывались в ЗАГСе... а потом шли в церковь, и венчались.
— Опять ты про свои «загсы».
— А мы обвенчаемся, а потом...
— А потом в сепулькарий?!
Нет сил, когда смотрит с надеждой, как будто уже услышала «да». И против воли рот открыл и сказал:
— Да.
И от сердца отлегло. Спрашивается, что спорил, доказывал? И не важно, кто прав: она, со своей наивной верой, что именно после сепуления семейная жизнь начинается, или он — с венчанием.
* * *
Венчание в церкви, свечи, торжественно-монотонная служба священника — как красочный спектакль из прошлого, реконструкция. Лида восторженно смотрела, как подносят венцы. Ждала, что на головы наденут, но только держали сверху. Наверное, потому и говорят, «пошла под венец»?
Когда вышли из церкви, молодая жена вздохнула и прошептала:
— Если не хочешь, то можно обойтись венчанием.
Саша оглядел залитый прозрачным золотым светом церковный дворик, на солнце прищурился, и повёл её к сепулькарию. Как раз шли туда парами, сепуление начиналось вот-вот.
Сравнивал Саша золотистый солнечный свет перед церковью с вот этим тяжёлым латунно-слюдяным отсветом, который лился из дверей сепулькария. Маслянистый какой-то свет, низко гудящий, ничего общего с лёгким пламенем свечей, как будто в сталелитейный цех заходишь. Лида сияла от радости, принимала поздравления, а Саша смотрел поверх голов в ту сторону, где с вибрирующим гулом разворачивается сепулькарий. По стенам — тяжёлые занавеси, изречения о счастье и обязанности продолжения рода.
Парами подходили посетители, вкладывали руки в ниши на золочёном боку сепулькария. Женщины или губу закусывали или вскрикивали тонко от укола, потом улыбались счастливо, мужчины сурово переносили пробу крови на чистоту генов. Сепулька выпадала не каждой паре. То муж уводил рыдающую жену, а то и порознь уходили — развод дело быстрое, на сепулении вскрывается несовместимость генов для рождения здорового ребёнка, и всё, уже не женаты. Если же паре выпадала сепулька, то счастливые шли, расписывались в безднослове, принимали поздравления, как будто уже были родителями.
Лида не вскрикивала, губу не кусала, укол перенесла легко. Саша поморщился — показалось, что сейчас не просто уколет, а откусит руку. Но стояли и ждали с надеждой, а сепульки не было.
— Ну вот, — Лида поникла, — опять.
— Опять? — Сашка растерялся, смотрел на неё испуганно.
— Уже четвёртый раз, и ничего, — Лида топнула ногой, — я ребёнка хочу, понимаешь? Теперь что? Как в церкви разводятся?
— Никак, — Саша глупо улыбнулся, — венчание это на всю жизнь.
— Как это?
Улыбнулась недоверчиво, потом испугалась, заплакала.
— Лид... Не плачь, Лида. Я ж люблю тебя, а дети будут.
— Да не будут, не будут! Саша, ты мужчина, тебе не понять, не будет детей без сепульки!
— Ну, раньше-то как-то рожали.
— Дурак, — она развернулась круто и пошла к выходу. Притихшие гости стояли у дверей, смотрели сочувственно.
— Лида, постой. Почему дурак?
— Саша, ты мужчина, — она скривилась, — все женщины на сепулькарий молятся, и это не просто так. Да не поймёшь ты, не рожают без сепульки, понял?
— Саш, иди-ка, — Михалыч вышел из толпы гостей, сунул Лиде потрёпанный букет, — ты это... Про Институт Женской Генетики слышал? Не рожают теперь бабы, если церемония в сепулькарии вот так, как у тебя прошла. Ну, или как у меня. Но есть сепульки с подсвистом.
— Это стоит бешеных денег, — Лида уже не скрываясь плакала, от досады общипывая букет. Лепестки падали под ноги, их заносило в распахнутые двери сепулькария, как бабочек в костёр, — при рождении гены запирают, как на замок, чистоту крови берегут. Четвёртый раз, четвёртый! И всё зря.
— У меня есть деньги, — деревянным голосом проговорил Саша, — я машину продам если что. Лида, слышишь? Пусть с подсвистом, с подвывертом, с чем угодно... Ты слышишь?
Она бросила растерзанный букет на пол, провела по лицу рукой, размазывая слёзы — пальцы горько пахли раздавленными лепестками.
— Венчание — это на всю жизнь, да?
— Да. В богатстве и бедности, в болезни и здравии. Пусть с подсвистом.
@темы: Перлы перлистые