Мои вавилонские башни-близнецыГудят доброжелатели, такие добрострадатели и добропредостерегатели, мол, выше головы не прыгнешь, человек летать не может, а ты вспомни вавилонскую башню, и успокойся. Не построишь выше, чем получалось до тебя. Хожу и думаю — а если и правда не получится? Хотя нет, вру, не думаю. Знаю — получится, вижу во сне, как уходят ввысь стены, иглой вонзаются в небо, и даже не вызовом. Так, привет небу от тех, кто на земле думает высоко. Не возвышенно, а именно высоко.
читать дальшеВ тот день я потерял кошелёк. Потерял его глупо, нелепо, просто оставил на прилавке, когда покупал газету, шёл рассеянный и сам не свой. Потом вспомнил, что продавец вслед кричал, чтобы вернулся, так нет же — шёл, читал новости, а перед глазами навязчивое «вверх», и голова поднимается, словно сама собой.
Манхеттен напоминает подростка, который застрял в ломком детстве и готовится швырком вымахать за одно лето. Есть какая-то необъяснимая прелесть в этом явлении, когда в мае смотришь — ребёнок, и щёки пухлые, и румянец фруктовый, и голос нежный. И всего за три летних месяца эта пухлость вдруг вытягивается ввысь. Я же помню себя в этом возрасте, никто и ахнуть не успел, как щёки вдруг пропали, вместо них скулы острые, и ноги вдруг длинные стали. Стоишь, как Бэмби, не знаешь, куда эти вымахавшие ноги примостить. Мать и гордится, и причитает, за одно лето вся одежда мала оказалась. Вот и Манхеттен пухлощёк, а я буду для него тем критически летом, когда — бах! — и вверх. Пусть угловато, пусть странно, и давит левый висок нестерпимой навязчивой идеей, над которой бьюсь уже который день.
Расстроился, когда обнаружил, что нет кошелька, а нужно как раз отдать долг, нужно купить кое-что, и заплатить налоги. Но одновременно мне заплатили за проект, поступило приглашение от банка о выгодной ссуде, и близкий друг как-то спокойно сказал: «Ерунда, я тебе помогу, а там посмотрим, как получится». А вечером мне просто вернули кошелёк, когда шёл назад. Честный продавец любит своих постоянных клиентов. Четыре грандиозных решения одной проблемы в двадцать четыре часа, и даже каждым воспользоваться. Четыре решения в одну проблему. Четыре в одну. Эта математическая фраза меня пригвоздила к месту, и убила на ближайший десяток дней.
Суть простая, от этого она и шлялась вокруг бездомным псом, смотрела на меня преданными глазами, но я-то не видел, разглядывая небо, а тут споткнулся об потерянный кошелёк. Вовремя споткнулся, и увидел — вот она, смотрит голодными глазами, просит воплощения. Пустить по одной шахте два лифта, три лифта, четыре лифта. Я почти слышал, как хохочут скептики, хотя ещё никому ничего не сказал. Рехнулся ты, Минору Ямасаки, совсем рехнулся, хочешь одной пулей несколько зайцев подстрелить!
Когда природа из весны камнем падает в лето, она становится безумной. И я стал безумен, потому что оберегал своё поглощённое состояние. Количественное решение проблемы меня убивало — больше этажей, больше площадь лифтовой шахты. Чем больше площадь шахты, тем меньше остаётся полезной площади. Чтобы было больше полезного метража, нужно строить выше, но тогда становится больше площадь лифтовой шахты, и остаётся меньше полезной площади, а для этого нужно... Замкнутый круг, убийство нервов и мозга, но для решения проблемы нужно было всего лишь потерять кошелёк и подумать о насущном, а не о том, как воткнуться в небо высокими стенами.
Я упал камнем в лето, идея меня поработила и отрубила реальность вокруг. Как природе становится наплевать на препятствия, когда пришло время, так и я летел вперёд, только за крыльями воздух свистел изумлённо, да распахивалось небо. Поддразнивало смешливыми облачками: «Ну, где твои стены ввысь? Чем сможешь доказать, что строители вавилонской башни просто что-то не учли? Давай-давай!»
Как сейчас помню, что сидел небритый, уставший, на грани транса, пил кофе и чиркал карандашом по листу бумаги, утаптывая в сознании формулу «четыре в одном». И нарисовал смешно, небрежно и нелепо. Две параллельные прямые, которые как бы шахта лифта, четыре прямоугольника между ними — сами лифты. И замер, когда рука сама добавила три короткие чёрточки поперёк. Пересадка, лифт дальше не идёт, уважаемые пассажиры, кому нужно на верхние этажи, сделайте пересадку на лифт, поднимающийся выше. Смотрел долго на этот детский рисунок, а рука с чашкой кофе задрожала, тёмный напиток расплескался, смывая эти художества.
А дальше... Дальше просто работал, уверенно и быстро, и когда рассказал о решении проблемы своим компаньонам, то увидел в их глазах вот то изумление, которое было у моей матери, когда я вымахал всего лишь за одно лето. И гордость, и бешеная жажда сделать, потому как суть «четыре в одном» оказалась простой, как детская пирамидка. Заражённые летним настроем, такие же одержимые, как я сам, мы вместе уже выстроили две вавилонские башни в воображении. Как дети разметали проблемы, которые атаковали со всех сторон. Нет под будущими башнями скалы? Ерунда, мы сами сделаем скалу. Нет вокруг места под склады? Нам вообще не нужны склады! Так на пожаре люди по цепочке передают вёдра с водой и заливают сразу, не заботясь о том, чтобы наполнить огромную бочку возле огня. Что подвезли, то сразу в дело, зачем хранить сразу много, если выстроить цепочку! Мы передавали из рук в руки решения мелких задач, и стены неумолимо вгрызались в небо. Манхеттен заострился скулами, у него ломался голос, и вместо детского щебета появился солидный басок.
Их назвали «башни-близнецы». Ими гордились. Я обессилено улыбался и даже ворчал, совсем как мать. Что же, теперь менять всю одежду, теперь будут и выше, знаю точно. И небо не покарало дерзких, и наше затяжное лето со свистом неслось дальше, заражая других, выламывая и упрощая сложные задачи. Как дети, мы хватали палки, воображая, что в руках ружья, и с радостными криками неслись играть. И побеждали, потому что небо не противится тем, кто смотрит вверх распахнутыми счастливыми глазами, без хитрого прищура выгоды. Я хорошо пожил, сейчас уже 86 год*, и Манхеттен давно вырос из коротких штанишек. То, что я чувствую, глядя на близнецов, принято называть отцовской гордостью. Не скрою, я горжусь. Они будут стоять до тех пор, пока кто-то не придумает лучше.
* Минору Ямасаки умер в 1986 году и не увидел, как 11 сентября 2001 года башни-близнецы пали.